«Что такое банка тушенки? Банка тушенки — это завтрак, обед и, возможно, ужин. Один наш волонтер, молодой парень, спрашивал, зачем мы раздаем продуктовые наборы. Пока не узнал, на сколько блюд одна наша подопечная растягивает эту банку. Узнал и плакал»,  — рассказывает Наталья Авилова, в прошлом — правая рука и пресс-секретарь Лизы, а сейчас директор фонда.  

Две комнаты, арендованные организацией в двухэтажном деревянном здании недалеко от Третьяковской, забиты коробками и пакетами. На стеллажи денег нет, да и гуманитарная помощь надолго не задерживается.

Между собой этот дом на Новокузнецкой сотрудники называют избушкой. Вообще, есть в нем что-то не московское и уходящее.

«Лиза многим была непонятна тем, что у нее никогда не было конкретной категории граждан, которым оказывалась помощь, как у классического фонда. Она часто говорила, что занимается теми, кому не помогает никто, — и в этом весь смысл».

Многие скажут, что Лиза была «про милосердие», про прямой контакт с нуждающимися. Она всегда находилась в эпицентре чужого горя: говорила с теми, с кем брезговали или боялись общаться все остальные, лечила, утешала. Видела в каждом прежде всего человека и уже потом нуждающегося. Новый маленький фонд старается не потерять этот Лизин подход к помощи. Быть мобильными, гибкими и «обнимать» тех, кому это важно сейчас. Поэтому двери фонда всегда открыты. И люди идут не переставая, как снег за окном. Кто-то — чтобы попросить, кто-то — чтобы помочь.

«Вот смотрите, принесла сладости. Нужны?» — женщина открывает сумку на колесиках, протягивает продукты. Говорит, что услышала о фонде по радио и специально приехала из Подмосковья.

Следом за ней придет Любовь Ивановна, она ухаживает за дочерью-инвалидом и тремя внуками. Ей восемьдесят с лишним. Всей семьей они живут в комнате двенадцать квадратных метров, сама бабушка спит на балконе.

А потом зайдет Нина. Они с мужем воспитывают шестерых детей.

Потом расскажет, что Нинины дети умеют все, занимаются рукоделием и спортом. А в качестве помощи просят материалы для рисования и поделок.

В фонде не нужно заполнять многостраничные анкеты: можно просто сказать, что ты в беде. Сотрудники, по их словам, в восьмидесяти процентах случаев выступают посредниками, «записной книжкой» между нуждающимися и теми, кто занимается именно этой проблемой.

«Честный разговор о феномене Доктора Лизы». Послушайте подкаст с Глебом Глинкой

«Мы звоним, договариваемся, чтобы человека приняли, чтобы хватило документов. Только около 20 процентов обратившихся остаются у нас, потому что ни один другой фонд не может им помочь. То же самое было и у Лизы. Половину дня она работала с телефоном и соцсетями — звонила, ругалась, договаривалась, благодарила».

«Елизавета», — Наталья берет трубку. Личный номер Лизы теперь стал официальным телефоном фонда. Глинка отвечала на звонки всегда.

За работу с бездомными, а позже за вывоз на лечение раненых детей с территории Донбасса Лизу много критиковали. Не закончилось это и после ее смерти.

«Оскорбления или какие-то опасные ситуации — я не помню года, чтобы она не подвергалась травле, не всегда мы писали об этом в интернете, — рассказывает Наталья. — Когда пытаются заподозрить Лизу в каких-то политических мотивах, попытке заработать денежный или пиар-капитал — это люди, которые совершенно ее не знали. Для Лизы не существовало никаких других критериев, кроме одного: человек в беде».

«Нам многие говорят, что мы дилетанты, что наша столь небольшая по объему работа неэффективна. Действительно, крупные профессиональные фонды собирают миллионы рублей, оплачивают лечение своим подопечным. Это все можно посчитать, и с эффективностью все понятно, — вздыхает Авилова. — А у нас как измерить эффективность? Количеством людей, которые стали чуть-чуть счастливее? Не покончили с собой из-за того, что им вовремя помогли? Количеством женщин, не сделавших аборт, потому что поняли: они не одни? Наверное, мы занимаемся не благотворительностью, а милосердием».

Вся работа фонда осуществляется на частные пожертвования, организация не использует бюджетные деньги.

Лиза переживала, когда ее критиковали совершенно несправедливо, критиковали за работу и за помощь нуждающимся. Предлагали заниматься, например, не бездомными людьми, а бездомными собаками.

«У нас в стране многие знают, кому лучше помогать и как это делать. Это замечательно, что люди предлагают нам поработать с детскими домами или с бездомными собаками, но скольким бездомным собакам помогли они сами?»

В месяц через фонд проходит пятьдесят-шестьдесят семей, около сорока — постоянные подопечные, у остальных ситуация может меняться.

Среди них Юля и Витя, оба инвалиды, которые еще в детском доме договорились помогать друг другу. Они обвенчались, живут в небольшой квартире в Москве.

Бабушка Валя, которую Наталья увидела в кафе: «Она сидела одна, невероятно бедно, но чисто одетая. С таким выражением лица, как будто пришла в ресторан. Перед ней стояли порция риса и компот. Я к ней подсела, спросила, могу ли ей еще что-то заказать.

Был Максим, который прожил на год больше благодаря фонду. Он был обезболен, в сознании, пел и учил стихи.

Были мама Вика и Сева из Донецка. Спасти Севу не удалось, умер он уже дома. Но теперь в память о мальчике в одной из детских больниц его родного города будет открыта паллиативная палата с круглосуточным посещением. И дети не будут уходить в одиночестве.

Бывает и такое, что все возможности помочь заканчиваются. И тогда начинают приходить «открытки от Лизы», так сотрудники фонда называют неожиданную поддержку, маленькое чудо. Такими «открытками» стали и записи в «Живом журнале» Доктора Лизы.

Елизавета Глинка вела свою страницу, чтобы рассказать нам, живущим в одном мире, о своих подопечных — иных, казалось бы, находящихся рядом, но в мире параллельном. Чтобы мы, не обладающие такой точной душевной оптикой, какой обладала она, увидели и помогли.

Когда Лизу отпевали в Успенском храме Новодевичьего монастыря, люди несли и несли цветы. Кто-то в толпе сказал, что Петровна никогда не одобрила бы такие траты и всегда бы предпочла банку тушенки для своих подопечных, чем букет для себя.